Здравствуйте, лига эмпатов слушает
Однажды, когда я был совсем маленький, но уже понимал человеческую речь и сам вполне разборчиво изъяснялся, произошел такой случай: я шел с мамой из детского сада домой и по пути попытался сорвать веточку яблони. Не знаю, зачем она мне была нужна, скорее всего, просто так, от нечего делать. И мама сказала мне: "Дереву же больно. Вот если тебе руку оторвать, приятно будет? А веточки - это как руки у деревьев. Деревья всё чувствуют, они же живые." Надо отметить, что мама моя не принадлежит к оголтелым зеленым, да и вообще на проблемы природоохраны ей пофигу, своих дел хватает. Конечно, она приучила меня к минимальной культуре поведения на природе и вообще на улице, поэтому я до сих пор чаще всего не бросаю мусор на землю, а несу его до ближайшей урны. Но не в этом суть.
Итак, мама сказал мне, что деревья живые. Об одушевленности не-живого мира я, помню, смутно догадывался и раньше, но после маминых слов мои догадки обрели
под собой твердую почву и превратились в уверенность. Постепенно с растений я перенес это утверждение на все неживые предметы вообще.
Помню, была у меня стирательная резинка, которая надевается на торец карандаша, знаете наверное? Резинка в форме синего динозаврика. Это уже ближе к школе было, ну и неважно. Так вот, резинкой этой я ничего не стирал, а была она одной из моих игрушек. И все они для меня были живыми, поэтому и обращался я с ними почти как с домашними любимцами, а может даже и как с людьми иногда. Укладывал спать, не бросал где попало, а старался аккуратно положить на место, ну и так далее. Это не было игрой в куклы: я исправно разыгрывал баталии между танками и трансформерами с многочисленными "пиу-пиу", "быдыдыдыщь", но после боя игрушки не отправлялись в братскую могилу, а продолжали жить обычной жизнью, общались между собой, ходили в гости, попадали в увлекательные истории. Иногда я даже старался не допускать каких-то нехороших мыслей в адрес чем-то не угодившей мне вещи, потому что считал, что вещь эта может обидеться. Я не думал, что она как-то мне отомстит, просто мне претила сама мысль - обидеть живое существо, которое этого не заслужило и к тому же не может тебе ничем ответить. Да, я наделял вещи способностью читать мысли, резонно предположив, что надо же им как-то общаться, раз они разговаривать не умеют.
С некоторыми вещами и с представителями растительного и животного мира у меня до сих пор такие же отношения. Иногда (когда никто не видит) я уговариваю макароны не убегать из кастрюли, прошу телефон отправить наконец-то эту многострадальную смску, убеждаю шнурки, что развязываться через каждые пять шагов - это не очень красиво, и им бы больше пошло, если бы они оставались крепко завязанными. Я стараюсь не причинять растениям непоправимого вреда (какой вред поправимый, а какой нет, я вполне неплохо усвоил ещё в детстве, из рассказов отца о природе и самостоятельных наблюдений), мысленно извиняюсь перед березкой, если мне приходится резать ветки на веник в баню. Но при это я не принадлежу к "зелёным", не бросаюсь лозунгами и ни к чему никого не призываю. Я просто живу так, как будто живые и одушевленные вокруг меня не только люди, но и всё остальное. И я не могу сказать, что в чем-то мне это мешает.
Итак, мама сказал мне, что деревья живые. Об одушевленности не-живого мира я, помню, смутно догадывался и раньше, но после маминых слов мои догадки обрели
под собой твердую почву и превратились в уверенность. Постепенно с растений я перенес это утверждение на все неживые предметы вообще.
Помню, была у меня стирательная резинка, которая надевается на торец карандаша, знаете наверное? Резинка в форме синего динозаврика. Это уже ближе к школе было, ну и неважно. Так вот, резинкой этой я ничего не стирал, а была она одной из моих игрушек. И все они для меня были живыми, поэтому и обращался я с ними почти как с домашними любимцами, а может даже и как с людьми иногда. Укладывал спать, не бросал где попало, а старался аккуратно положить на место, ну и так далее. Это не было игрой в куклы: я исправно разыгрывал баталии между танками и трансформерами с многочисленными "пиу-пиу", "быдыдыдыщь", но после боя игрушки не отправлялись в братскую могилу, а продолжали жить обычной жизнью, общались между собой, ходили в гости, попадали в увлекательные истории. Иногда я даже старался не допускать каких-то нехороших мыслей в адрес чем-то не угодившей мне вещи, потому что считал, что вещь эта может обидеться. Я не думал, что она как-то мне отомстит, просто мне претила сама мысль - обидеть живое существо, которое этого не заслужило и к тому же не может тебе ничем ответить. Да, я наделял вещи способностью читать мысли, резонно предположив, что надо же им как-то общаться, раз они разговаривать не умеют.
С некоторыми вещами и с представителями растительного и животного мира у меня до сих пор такие же отношения. Иногда (когда никто не видит) я уговариваю макароны не убегать из кастрюли, прошу телефон отправить наконец-то эту многострадальную смску, убеждаю шнурки, что развязываться через каждые пять шагов - это не очень красиво, и им бы больше пошло, если бы они оставались крепко завязанными. Я стараюсь не причинять растениям непоправимого вреда (какой вред поправимый, а какой нет, я вполне неплохо усвоил ещё в детстве, из рассказов отца о природе и самостоятельных наблюдений), мысленно извиняюсь перед березкой, если мне приходится резать ветки на веник в баню. Но при это я не принадлежу к "зелёным", не бросаюсь лозунгами и ни к чему никого не призываю. Я просто живу так, как будто живые и одушевленные вокруг меня не только люди, но и всё остальное. И я не могу сказать, что в чем-то мне это мешает.