Как-то до ужаса пасторально, но по-другому оно не пожелало написаться
ужас и пастораль
- Две части мела, одна часть соды, одна часть толчёных плодов боярышника, три части сахара, шесть частей сухих цветков полыни, так, это всё есть… А это что? Ну-ка, как это переводится… Точно, одна часть квасцов. Одна часть листьев дурмана, пять частей глины, четыре части песка, восемь частей воды. Отлично, вроде бы это тоже где-то было. А потом, потом что… Да, как они до такого додумались, вот что мне интересно. Ну кому может прийти в голову сутки кипятить это всё в серебряном тигле, а потом на неделю поставить на лёд? Потом добавить две части цианистого натрия и две - растёртого корня жень-шеня… Хм, посмотрим, получится ли.
Так она и родилась. Незадачливый алхимик, не дочитавши формулу до конца, сразу же поплатился за свою невнимательность: она обожгла его дыханием, растворила сердце едкими слезами. Но она сама страдала, он был для неё и матерью, и отцом. Она понимала, что стала причиной его смерти, и от этого страдала ещё больше. Девочка-яд, смерть во плоти, но смерть сладкая, дарящая своим жертвам неземное блаженство. Маги далекого прошлого постарались как можно тщательнее спрятать этот рецепт, единожды опробовав его и убедившись в ужасной эффективности. Этому созданию полагалось быть бездушным и бесстрастным, но алхимик-недоучка слишком много души и надежд вложил в своё творение, так много, что получил почти человека. Конечно, если бы можно было представить человека, чья любовь убивает.
Она решила жить так, чтобы никому не навредить. Но при её красоте и обаянии это было просто невозможно, Под её окнами кто-нибудь обязательно пел серенады, кто-нибудь обязательно присылал ей цветы и драгоценности, кто-нибудь хотел сопроводить её на премьеру спектакля или концерт всемирно известного музыканта. И все эти несчастные таяли на глазах, будто бы растворялись. И она ничего не могла с этим поделать, девочка-яд с пронзительно зелёными глазами и прелестными тёмными локонами. Любовь к ней убивала так же неотвратимо, как и её любовь к кому-либо. Да, она пыталась всё изменить, она резала себе лицо осколками зеркала, истекая слезами и кровью, она поджигала себе волосы, надеясь, что огонь обезобразит её настолько, что многочисленные поклонники в ужасе от неё отвернутся, она даже выкалывала себе глаза серебряным столовым ножом. Безрезультатно. Каждый раз она чуть не сходила с ума от нестерпимой, нечеловеческой боли в надежде, что боль эта принесёт с собой физическое уродство - но каждый раз просыпалась наутро такой же прекрасной, какой была изначально. Девочка-яд, кудрявые локоны, прелестное личико, никто не кричал тебе вслед "Ведьма! Зачем ты убиваешь этих несчастных своей дьявольской красотой?!". Никто даже предположить не мог, что поцелуи твои опаснее укуса змеи, что сладкое дыхание убивает неотвратимее, чем неизбежная старость, что взгляд твоих пронзительно-зелёных глаз прожигает сердце насквозь, как сильнейший огонь.
Она ушла далеко и города, в глухой нехоженый лес. Она падала с обрыва с камнем на шее, но вода ласково выталкивала её на поверхность, она прыгала в костёр, но языки пламени расползались от неё, как змеи, которых неосторожно вспугнули. Тогда решила она, девочка-яд с глазами, полными невыплаканных слёз, что никто не увидит её до скончания века - только так можно избавить людей от губительной отравы. И она ушла за горы, туда, где даже звери не пробегают, даже птицы не пролетают над неприступными пиками - так холодны их вершины, так непроглядны и густы тучи, спящие на них.
Говорят, что где-то в долине, окружённой скалами, которые упираются в небо, на берегу синего ручья сидит девочка-яд с пронзительно зелёными глазами. Ещё говорят, что сидит она несколько веков, но не старится - так же чиста и бела её кожа, темные волосы так же шёлково льются потоком… А ещё говорят (или даже не говорят, а просто ветер шепчет об этом засыпающим на вершинах облакам?), что однажды придёт, красивый и такой желанный, и скажет:
- Пойдём со мной.
- Уходи, не то моя любовь-отрава убьёт тебя, - ответит девочка-яд с зелёными глазами, и горько-солёные слёзы упадут в ручей.
- Отрава для одного - лекарство для кого-то другого, - шепнёт он. - Пойдём, я так долго тебя искал.
Может быть, так и будет. Никто не знает, только ветер, но вы же понимаете, что верить ветру… А может быть, будет почти так, но любовь убьёт его, красивого и желанного, как убила прочих. Все говорят, что должно быть именно так, ведь мир жесток. Но ветер всё-таки надеется на лучшее. И я тоже.